Мастерская кукол  - Элизабет МакНилл

У него еще болел укушенный ею палец, а теперь к нему прибавились ссадина на ухе и синяк на голове. По совести говоря, Сайлас никак не ожидал, что эта совсем молодая девушка может быть такой неблагодарной и испорченной, но сейчас ее черты действительно напомнили ему злобную обезьяну.

На своем новом стуле Айрис сидела, слегка наклонившись вперед, насколько позволяли ей полотняные ремни. Под сиденье Сайлас поставил старое жестяное ведро. Чтобы устроить все как следует, Сайласу пришлось также задрать ей нижние юбки, причем он сумел проделать это, ни разу к ней не прикоснувшись, хотя ему очень хотелось. Заново привязывая Айрис к стулу, он заметил, что от пут ее руки посинели и распухли, как у мертвеца, неделю пролежавшего на улице, и, сжалившись, не стал слишком затягивать ремни. Когда все было готово, он достал свой флакончик с лавандовым маслом и слегка подушил Айрис виски и перед платья. Аромат лаванды почти перебил запах мочи и фекалий, и Сайлас снова мог без помех восхищаться свежестью и красотой девушки.

Губы Айрис шевельнулись, и с них потянулась на лиф платья ниточка слюны. Вот она поперхнулась, моргнула, снова закашлялась. Его любимица, его лапочка просыпается!

Айрис подняла голову, обвела мутным взглядом стены подвала и застонала.

– Я пересадил тебя на новый стул. Он… на нем тебе будет удобнее, – сообщил Сайлас. – А кричать… кричать бесполезно. Здесь тебя все равно никто не услышит.

Айрис молчала и только закусила губу.

– Я хочу быть твоим другом. Я хочу…

– Ты хочешь меня убить! – перебила она дрожащим голосом. – Сделать из меня экспонат! Тебе нужна моя ключица!..

Сайлас наклонился, так что его лицо оказалось на одном уровне с ней.

– Нет, – сказал он убежденно – Ты не понимаешь. Я… я никогда бы так не поступил! Как ты можешь так обо мне думать? Я хочу быть твоим другом. Я хочу, чтобы ты любила меня.

Айрис покачала головой.

– В чем дело?! – спросил Сайлас чуть резче, чем намеревался.

– Любить тебя? – насмешливо переспросила она, и ее рот растянулся в презрительной ухмылке. Точно так же ухмылялась когда-то и его мать. – Я скорее полюбила бы жабу! Я презираю тебя! Ненавижу! Я…

– Ты не можешь на самом деле так думать. Ты… ты научишься, вот увидишь.

Айрис выпятила подбородок и проговорила раздельно:

– Ни-ког-да!

– Научишься.

– Меня от тебя тошнит.

Сайлас не ожидал подобной вспышки, и в его груди полыхнуло жаркое пламя гнева, вызванного ее тупым упрямством. Она вела себя хуже, чем упряжка волов, возивших в мастерскую уголь для обжигных печей. Они едва тащились, спотыкались на каждом шагу и норовили свернуть не туда, но десятник, который поступил на работу примерно за год до его побега в Лондон, в конце концов сумел с ними справиться. Изо всех сил орудуя кнутом, он добился того, что волы начали двигаться не шагом, а ленивой трусцой, и притом – именно туда, куда требовалось.

Он долго молчал, ожидая, пока Айрис снова заговорит. Наконец, не глядя на него, она сказала:

– Зачем тебе это нужно?

– Нужно что?..

– Убивать, коллекционировать всех этих животных и птиц? Зачем ты отнимаешь у них жизнь?

Сайлас покачал головой. Айрис так ничего и не поняла… Он не убивал животных, а напротив, сохранял их, превращал в символы, способные сохраняться годами и десятилетиями, делал чучела из шкур, которые иначе сначала поседели бы, а потом просто сгнили где-нибудь под забором или на пустыре. А главное, все эти существа были ему дороги. Почему, почему в наш прагматический век все сущее непременно должно иметь свое предназначение, выполнять какую-то роль? Разве одной красоты недостаточно?!..

Он уже собирался высказать все это вслух, когда Айрис прервала плавный ход его мыслей.

– Я проголодалась, – заявила она тоном, который больше пристал бы принцессе, отдающей приказания слуге.

Сайлас решил ее подразнить.

– Ну, не знаю, не знаю… – проговорил он, но она и ухом не повела, и Сайлас вздохнул.

– В прошлый раз ты меня укусила, помнишь?.. – Он продемонстрировал ей покрасневший, распухший палец. Чтобы предотвратить заражение, Сайлас промыл его кипяченой водой и винным спиртом, и полукруглые ранки, оставленные ее передними зубами, потихоньку подживали.

– Я не буду. В этот раз я не буду тебя кусать, – пообещала Айрис. – Мне очень хочется есть. И пить тоже. – Она подняла на него глаза, и Сайлас едва не задохнулся от восторга: она вновь показалась ему прекрасной.

– Хорошо. – Он кивнул, сдавшись раньше, чем собирался. Определенно, Айрис знала, как добиться своего.

На этот раз, не желая больше рисковать своими пальцами, он воспользовался хирургическим лотком в форме почки, в который собрал разбросанные по земляному полу конфеты. Лоток он поднес к ее губам. Наклонив голову набок, Айрис зубами схватила конфету. Так, одну за другой, она съела все трюфели.

– Пить, – сказала Айрис, когда конфеты закончились, и Сайлас, достав из кармана бутылку с водой, вылил ее содержимое в тот же лоток. Айрис лакала, как кошка, не обращая внимания на плавающий в воде мусор.

– Ну что, так-то лучше? – спросил он, но она не ответила.

Он должен, должен заставить ее полюбить себя!

– Я говорил совершенно серьезно, – снова сказал Сайлас. – Я хочу только быть твоим другом.

Ответа не было, так что ему даже показалось – она уснула. Наконец Сайлас не выдержал:

– Я так долго… – Он запнулся, потому что никогда прежде не говорил этого вслух. – Я так долго было одинок. Очень одинок!

Айрис не шевелилась.

– Когда я был ребенком, со мной никто не хотел дружить. У меня не было ни одного друга. Я мечтал, вдруг кто-нибудь захочет быть моим другом, но они… они все меня презирали. Смеялись надо мной. Потом, когда я стал старше, мне казалось, у меня наконец-то появился товарищ. Он был врачом, хирургом. Но и он тоже высмеял меня, и…

Сайлас говорил и говорил, заполняя стылый воздух подвала событиями своей жизни, своими чувствами, тревогами и обидами, он впечатывал их в камень стен, в утоптанную землю пола. Он рассказал ей, каким одиноким было его детство, как много и тяжело ему приходилось работать и как его природная любознательность стала для него единственной отдушиной, единственным светлым пятном в череде однообразных дней, заполненных трудом и беспросветностью.

Но Айрис так ничего ему и не ответила.

Время тянулось бесконечно. Айрис не знала, сколько дней или ночей она уже провела в плену. Сайлас приносил ей еду и воду, и какая-то часть ее существа почти ждала, когда сверху донесется звук его шагов, когда заноют петли люка и заскрипят по ступенькам подошвы его башмаков. Она ненавидела себя за это и даже пыталась в приступе отвращения топать ногами по полу, но правда заключалась в том, что, только когда он был рядом, Айрис могла не бояться, что сойдет с ума.